Эйбел повернулась к Стиву. Ее брови как бы сами собой вскинулись, отчего лицо приняло высокомерный вид.
— Извольте посмотреть мне в глаза, мистер Десмонд, — чеканя каждый слог, холодно обратилась она к Стиву.
Тот упрямо продолжал смотреть прямо перед собой в лобовое стекло грузовика, точно рассматривал на нем невидимые Эйбел узоры.
— Видите ли, Стив, до прошедшей ночи мне бы и в голову не пришло требовать объяснений причин, вызывающих у вас столь резкую смену настроений. Но теперь вы как джентльмен обязаны привести веские доводы, извиняющие ваше поведение.
Стив оторвал наконец глаза от лобового стекла и перевел их на Эйбел.
Она оторопела, увидев перед собой искаженное мукой, страдальческое лицо, отдаленно напоминавшее лицо Стива.
Стив, слушая Эйбел, терзался от осознания ее правоты. Мне нет оправдания, в который раз повторял он. Что я могу ей сказать? Видите ли, вчера я несколько не сдержался, а сегодня одумался… Или: похоже, что у нас нет будущего. Я не могу жениться на вас, сударыня, потому, что в моем мозгу имеется опухоль. Правда, не злокачественная, но и неоперабельная. Примите мои уверения в искреннем раскаянии, мадам…
В это же самое время Эйбел лихорадочно соображала, что на самом деле мучает Стива. Его что-то гнетет, это ясно как божий день. Я давно заметила, что с ним творится что-то неладное. Он скрывает от меня, возможно не только от меня, какую-то тайну… Вчера у него был приступ головной боли… Позвольте…
Эйбел осенило, но до поры до времени она будет молчать об этом. Мысленно она поздравила себя еще и с тем, что нашла верный тон в общении со Стивом.
— Я подожду, пока вы наберетесь мужества сказать, что на самом деле с вами происходит, а сейчас я покину вас.
Эйбел заметила, что Стив вздрогнул.
— Не бойтесь, не надолго, — усмехнулась она, — всего лишь на полчаса. Через тридцать минут будет готов завтрак.
Стив остался в машине. Он наблюдал, как Эйбел решительными шагами направляется к дому.
Он отчетливо понял, что его самый надежный план рухнул: ему не удастся прогнать Эйбел, ничего не объяснив ей. Она не позволит ему это сделать. Стив остался в машине… Ему вспоминалось, как допытывались врачи о том, когда и как произошла травма, вызвавшая столь серьезные последствия.
Иногда Десмонду казалось, что это было не с ним. Они возвращались из города. Вечерело. Они очень торопились. До лагеря оставалось всего километров десять, когда заглох мотор. О том, чтобы отправиться туда пешком, не могло быть и речи: темнота накрывает джунгли чуть ли не мгновенно. Оба понимали серьезность ситуации, но делать было нечего. Они развели костер, вскипятили воду для кофе, приготовили ужин.
Андрей принес из машины бутылку виски и гитару. Покончив с едой, Стив раскурил сигару, а не куривший Андрей взял свои три аккорда и запел. Стив уже понимал по-русски. Песня была про то, как оставшийся в живых тоскует по своему погибшему в бою товарищу. Стив, несмотря на языковой барьер, уловил, что в песне удивительно точно найдены слова, выражающие боль потери… Это были настоящие слова, и песня настоящая. Ему нравилось, как Андрей поет, то есть даже не поет, а как бы читает нараспев стихи.
— Ты сочинил? — спросил он Андрея, когда тот закончил петь и грустно уставил свои серые глазища в огонь.
— Нет, — покачал тот головой, — это написал настоящий поэт. Великий. Его зовут Владимир, то есть владеющий миром, понимаешь? Стив, скажи, а этот гуру действительно пришел за тигром, точно знал, что зверю нужна его помощь?
Сегодня город, куда они приехали затем, чтобы продлить лицензию на промывку речного песка, подкупить продуктов и повидаться со знакомым оценщиком-ювелиром, был неузнаваем. Обычно спокойные и несколько флегматичные, на взгляд Стива, горожане вели себя необыкновенно: главная улица и прилегающие к ней скромные, обычно тихие переулки взбудоражены. Толпа забила всю главную улицу, так что Стиву пришлось до полицейского управления добираться в объезд, или, как говаривал Андрей, «огородами». Там они и узнали, что случилось.
Ранним утром из местного зоопарка убежал тигр. Он загрыз служителя, пришедшего убирать клетку, и вырвался на волю.
Вначале он появился на базаре: в одну секунду и продавцов и покупателей как ветром сдуло. Тигр проследовал в мясной ряд, позавтракал, после чего прогулялся до городского сада. Выбрал там местечко поудобней и улегся отдохнуть под огромным манговым деревом.
Отдохнуть тигру, однако, не удалось. В считанные минуты, кажется, сюда сбежался весь город: зеваки, владельцы мелких лавок, конторские служащие, школьники и их учителя толпились вокруг тигра и наперебой давали советы оторопелым, растерянным полицейским, которые не решались ни выстрелить в животное, ни набросить на него сеть. Суматоха была необычайная. И неизвестно, чем бы это кончилось, если бы… Сквозь толпу, раздвинув возбужденных, враждебно настроенных людей, к продолжавшему мирно лежать тигру — его беспокойство пока выражалось лишь тем, что он равномерно бил кончиком хвоста по земле, — пробился высокий с черной бородой человек. Он присел перед зверем на корточки, погладил его и сказал:
— Пойдем.
Наступила такая тишина, что все ясно услышали, как хрустнула под тяжелой, но осторожной лапой тигра сухая веточка. Тигр послушался человека. Толпа расступилась. Человек и зверь вышли из образовавшегося живого кольца и направились кратчайшим путем за пределы города. Толпа следовала за ними на расстоянии ста метров. Так они и двигались: высокий человек с бородой, рядом с ним огромный в роскошной рыже-золотой, испещренной черными полосами шкуре зверь и вслед за ними потрясенные, даже немного пристыженные люди.